Действия разведок во Львовском выступе

Форум » Архив фотодокументов » Действия разведок во Львовском выступе - год 41-й » Ответить

Действия разведок во Львовском выступе - год 41-й

Karan: В качестве аннотации перепощу пост ув. Еж Здравствуйте, коллеги! Наступательная операция группы армий "ЮГ" на Львовском выступе, это не только движение танковых, механизированых, пехотных и горнопехотных объединений, соединений и частей начавшееся 22.0641г. Это также подготовка и проведение, как в довоенный период, так и в ходе боевых действий спрециальных разведывательно-диверсионных операций. Тема мало изученая. Предагаю обсудить на форуме силы и средства, принципы, методы и формы разведывательно-диверсионной работы немцев в полосе обороны 6 армии Юго-Западного фронта и их влияние на устойчивость обороны. От себя добавлю, что тема назревшая. Как то давно бы пора попробовать понять, что стоит за "десантами", "кукушками", львовскими "повстанцами" и прочими "нахтигалями".

Ответов - 70, стр: 1 2 3 4 All

Kolokol: zampolit пишет: пласт инфы... ты прочтешь донесение "агента Поповича" - охренеешь. Это с ходу кино можно снимать. Или сериал.

Karan: Kolokol пишет: донесение "агента Поповича" Выложу позже, только попробую к нему сразу приложить карту с маршрутом. Он же возвращался через Сеняву, крайнюю точку Выступа.

Karan: Kolokol пишет: ты прочтешь донесение "агента Поповича" - охренеешь. Это с ходу кино можно снимать. Или сериал. Эпиграф. ...Он шел на конспиративную квартиру, адрес которой ему дал Штирлиц, по пустынной улице. Плейшнер пошел к дому, где помещалась явка, и, взглянув в окно, увидел высокого хозяина явки и черноволосого. Они стояли, беседуя о чем-то, между ними торчал большой цветок - сигнал провала..." Сериал, и не один, давно снят. Из одного из них, самого известного, и приведена цитата выше. Но, не только там, в сонном Берне(он же Рига), была Своя "Блюменштрассе" есть и во ЛЬвове! Не верите? Улица Лысенко, дом 20, квартира 5. Это и есть Львовская "Цветочная улица". Почему? А потому, что до переименования она называлась Куркова. Переименования не затронули нумерации, поэтому перед нами дом №20 по улице Куркова. Ну и что, спросите Вы? Смотрим: PS Что касается агента "поповича", то один это человек или нет -неизвестно, но его отчет стоит того, чтобы его увидеть. В ближайшее время фотокопии страниц с картой маршрута(по данным отчета)выложу. PPS Спасибо Александру Волкову за фото "конспиративной квартиры"!

Karan: Karan пишет: но его отчет стоит того, чтобы его увидеть. Вот этот отчет. Сканировать это невозможно на бытовом сканере. Середина тома.... Так что не обессудьте.

Kolokol: Karan пишет: Так что не обессудьте. Коллеги, я утерял ссылку на польский сайт с картами (нашими "всё" - польками) - если нетрудно - дайте ссылку. Я переписал маршрут "Поповича", теперь бы его графически оформить. Скажу только, что от границы до Кракова - это реально "подвиг разведчика".

Егор: http://english.mapywig.org/news.php

Kolokol: Попробовал нанести на карту маршрут "Поповича" 26 апреля - не ранее 23 мая. Неплохо, неплохо.

Еж: Здравствуйте, коллеги! Наступательная операция группы армий "ЮГ" на Львовском выступе, это не только движение танковых, механизированых, пехотных и горнопехотных объединений, соединений и частей начавшееся 22.0641г. Это также подготовка и проведение, как в довоенный период, так и в ходе боевых действий спрециальных разведывательно-диверсионных операций. Тема мало изученая. Предагаю обсудить на форуме силы и средства, принципы, методы и формы разведывательно-диверсионной работы немцев в полосе обороны 6 армии Юго-Западного фронта и их влияние на устойчивость обороны.

Kolokol: Милости просим! Мы всегда готовы к сотрудничеству.

Еж: В военно-историческом музее истории войск Прикарпатского военного округа, в свое время, собирались выпустить книгу об истории войск ЮЗФ в начале войны. Для чего многим ветеранам было предложено написать свои воспоминания об этом периоде. До выпуска книги дело не дошло, материалы с воспоминаниями в основном растащили или выбросили. Но кое-что осталось. Из воспоминаний полковника МАТЫША С.И. - начальника ариллерии 32 танковой дивизии 22.04.1967 года" ... Мне по долгу службы пришлось быть в первые часы войны во Львове. Моей обязанностью было своевременно снабдить дивизию боеприпасами и вот, что я там видел: Непрерывной и внезапной бомбардировкой врагу удалось вызвать панику среди мирного населения. Люди бегали, метались ища спасения. Местные буржуазно-кулацкие националисты-бендеровцы, которые являлись агентурой германского фашизма умышленно усиливали панику. Они распускали разные панические слухи, делали поджоги военных объектов, организовывали грабежи, сигнализировали фашистской авиации ракетами какие объекты бомбить, применяли индивидуальный террор против наших коммунистов и даже семей начальствующего состава. Во время погрузки боеприпасов для гаубичного полка и скопления автомашин у артсклада, вражеская авиацыя произвела налет. Из разных мест в воздух взлетели ракеты, это была работа бендеровцев. Самолеты стали бомбить район артсклада и скопление автотранспорта. Были жертвы в людях и транспорте. Заведующий артскладом старший сержант Васильев Петр не прекращал работы, он ускорил отпуск боеприпасов. Из-за сарая магазина военторга по нему открыл огонь из автомата бандеровец, ранее работавший сторожем этого магазина. Товарищ Васильев не растерялся, и из личной винтовки, метким выстрелом сразил бендеровца. Боец Монов Сергей, работающий вместе с ним, один охранял место артсклада, обходил хранилища и благодаря бдительности он уничтожил четверых бендеровцев. Командование Львовского гарнизона и военный Совет армии срочно приняли меры к ликвидации беспорядков в городе, восстановлению порядка, ликвидации бендеровской агентуры и паникеров. В распоряжение коменданта города было выделено подразделение мотопехоты на мотоциклах, броневиках и танках. Был введен комендантский час. Военные патрули стали нести круглосуточную службу по улицам города. Дивизия войск внутренней безопасности станы НКВД, которая дислоцировалась в городе, вела жестокую борьбу с бендеровцами, диверсантами, распространителями паники и паникерами. Только по решительному вмешательству Военного Совета 6 армии порядок в городе вскоре был востановлен...."( стр.6-7).

Karan: Еж пишет: материалы с воспоминаниями в основном растащили или выбросили. Эхх... Жаль, конечно, но так, увы, повсюду. Вообще по беспорядкам во Львове -не могу понять, когда они начались, и почему, собственно, так активно развивались. 202 полк, 10-я дивизия НКВД, 4-я ПВО.... Плюс, как понимаю, вторые эшелоны в парках на зимних кваритрах - туча войск. И - такой бардак во прифронтовой полосе...

zampolit: Еж пишет: бендеровцами это выражение скорей послевоенное, не имеющее к событиям 1941-го никакого отношения. Так что тут надо пересмотреть формулировку, тем более что этослово не встречается в документах 1941-го. История любит точность а не обобщения.

zampolit: Еж пишет: Предагаю обсудить на форуме силы и средства, принципы, методы и формы разведывательно-диверсионной работы немцев в полосе обороны 6 армии Юго-Западного фронта и их влияние на устойчивость обороны. Кх, тут данные нужны как миниму из 1а-разведотделов немецких корпсов. Да и нашего разведотдела штаба 6 армии.

volodia: Для Ежа сайтhttp://niemirow41.narod.ru/ Поле боя-Львовский выступ. Июнь 1941-го. http://niemirow41.narod.ru/1941/index_1941.html Фотографии командиров обеих сторон http://niemirow41.narod.ru/Protivniki/protivniki.html опознанные эпизодыhttp://niemirow41.narod.ru/Titll/fotoarchologij.html личный состав 4 механизированного корпуса http://niemirow41.narod.ru/4_mk/4_mk.html личный состав 41 стрелковой дивизии http://niemirow41.narod.ru/41_sd/41_cd.html Состав и дислокация соединений и частей армииhttp://niemirow41.narod.ru/6A/6A.html

Еж: Кх, тут данные нужны как миниму из 1а-разведотделов немецких корпсов. Да и нашего разведотдела штаба 6 армии. Согласен, данных не то, что мало - их практически нет. Поетому тема интересная. Собираем материал по крупицам. Наносим его на карту. Смотрич, что получилось. Определяем глубину развед-диверсионной операции, ее характер, методы и способы выполнения задач, степень влияния на войска 6 А. Теперь по теме. Годика два назад, во Львове я познакомился с интересным человеком, ему около 60 лет. Это внук начальника особового отдела 6 СК 6 общевойсковой армии ЮГЗ в июне 1941 года (фамилию сейчас не могу вспомнить, вспомню - напишу). К сожалению дед воспоминаний не оставил, но очень любил своего внука и часто расказывал ему о войне. Когда внук достаточно подрос, то и вопросы стал задавать уже взрослые. Дед, отбросив в сторону все идеологические установки того времени, начал рассказывать внуку как было тяжело и не прсто в начале войны. Как ему чуть не оторвали голову за то, что упустил начальника штаба корпуса, который с секретными документами убежал к немцам (после чего и появился "Немировский коридор"). Но это прелюдия к теме. Очень интересен его рассказ о враче-стоматологе. Как-то за недельку до 22.06 у начальника особого отдела армии сильно разболелся зуб. Квалифицированой медицинской помощи военные медики ему оказать не смогли, а посоветовали обратиться к местному специалисту. Им оказался молодой мужчина, лет 30-35. Он был интелегентен, в обращении любезен. Бысторо оказал помощь. Денег не взял (медецинские услуги в то время на Западной Украине у часных специалистов были платными). Примерно в 2.00 22.06.41 года по зданию штаба корпуса, из дома напротив, был открыт сильный пулеметный огонь. Бой продолжался не долго. Вражеского диверсанта удалось взять живым. Каково же было удивление начальника особого отдела 6 ск, когда в уже прилично избитом красноармейцами человеке он узнал своего спасите - врача- стоматолога.

Karan: Еж пишет: Как ему чуть не оторвали голову за то, что упустил начальника штаба корпуса, который с секретными документами убежал к немцам (после чего и появился "Немировский коридор"). Насколько я помню, к немцам перешел начштаба 6-го СК Рихтер. Но это было позже, чем появилась брешь между 41 и 97 дивизиями.

Еж: Насколько я помню, к немцам перешел начштаба 6-го СК Рихтер. Но это было позже, чем появилась брешь между 41 и 97 дивизиями. Да, Рихтер! Я ему такой же вопрос задавал. Но он утверждает, что Рихтер сел в бронеавтомобиль и уехал в неизвесном напрвлении вечером 23.06.41г. Кстати, что меня удивило в его воспоминаниях о деде. Оказывается, особый отдел 6 СК знал о нападении на Советский Союз за 5 дней до начала войны из данных заграничной агентуры НКВД. НОО 6 СК докладывал об этой мнформаии на верх по линии НКВД и информировал об этом командование корпуса. Это похоже на правду. Именно этим объясняется ряд активных действий командования 6ОА связаных с изменениями в дислокации войск, отзывом из лагерей некоторых артиллерийских частей и подразделений и ПВО. Наверное, мне нужно каким-то образом заставить внука написать воспоминания о своем героическом дедушке. Может получиться очень интересно. Будете во Львове устрою Вам встречу с ним.

Karan: Еж пишет: Будете во Львове Будем, само собой. А встрече только рады будем.

Еж: Просматриваю воспоминания учасников приграничного сражения Юго-Западного фронта. Не думаю, что это когда-либо публиковались. Пишет командир взвода связи 80 танкового полка 40 танковой дивизии (не входит в состав 6 А, но не далеко от ее разранлинии). Зато характеризует способы заброски вражеской агентуры, экипировку ит.д. Район перекрестка шоссейных дорог Ровно-Луцк и Дубно-Сарны. Цитирую : "....И так мы в резерве на привале в лесу. Для охраны района нашего расположения была выставлена охрана - часовые в нескольких местах... 26 июня, примерно в 10 часов утра, юго-западнее нашего района расположения появился немецкий самолет-разведчик "костыль", который покружился над рожью и от него отделился какой-то большой узел и примерно через пять секунд над этим комочком появился хлпок и раскрылся парашют. Самолет сделал круговой облет парашютиста и удалился на запад. Парашютист медленно кружил, покачиваясь с боку на бок в вохдухе, не подозревая ничего спускался на землю. По приказанию капитана Артемьева отделение солдат во главе с командиром отделения сержантом Алдуховым, несли сторожевую охрану района нашего расположения, побежали в сторону спускавшегося парашютиста. По парашютисту был открыт огонь из винтовок. В результате точных прицельных попаданий - парашютист не успел приземлиться на землю живым, он отдал душу своему богу находясь еще в небесах. Наши солдаты стреляли очень метко и точно попадали в цель. Камнем упал на землю здоровый блондин. Он был в красноармейской одежде, без документов, с автоматом за спиной, ракетница с запасом зеленых и белых ракет. Нож за широким голенищем в чехле привязаный к ноге, фонарик. Это был выброшен сигнальщик - диверсант для подачи сигналов с земли немецким самолетам, чтобы указать расположение наших войск. Для нас это был первый трофей, хотя он ничего нам не мог сказать......"

Еж: Да, из воспоминаний Матиша - начальника артиллерии 32 танковой дивизии. Материал об укомплектовании артиллерии дивизии. Может кому пригодится. Цитирую: " 32 артиллерийский полк дивизии был полностью укомплектован материальной частью - 122 мм гаубицами, 32 отдельный зенитный дивизион успел получить только 4 зенитных 37 мм орудия вместо двенадцати...."

Еж: Спасибо Володе за эл. адреса.

АЗК: Когда началась война, в полосе группы армий "Юг действовали: 7-я рота радиоперехвата развернутая на р. Пруте, работающих на базе линии Галац - Яссы. Она вела радиоразведку в интересах одиннадцатой армии. 3-я рота радиоперехвата, дислоцированная на восточной границе оккупированной Польши, между Rzeszov и Vlodavka на Буге. Она был ответственная за перехват в полосах наступления Семнадцатый и Шестой армии. 57-я рота радиоперехвата перебрасывалась с Балкан. Она прибыл в Rzesvoz 28 июня, уже после начала боевых действий. Этим ротам не хватало персонала и оборудования для выполнения задач.

zampolit: Что касается диверсионной работы вермахта- то тут, за исключением Брандербурга, иных фактов я не вижу (возможно они есть, но я не занаю) Что касается разведки, то смотря какая, дивизионная, корпусная, армейская. В качестве армейской и со стороны 6 армии РККА и со Стороны 17 армии Вермахта активно использовалась авиация. По корпусной-хз по дивизионной-понятно что в дивизиях обоих сторон были разведбаты, но насколько они были эффективны, хороший вопрос.

АЗК: Говорил я в свое время с одним мужиком, который служил в одном интересном батальоне под Одессой, за Северным кладбищем. Так вот он рассказывал, что в первые дни войны, сильно руку приложила немецкая радиоразведка, которая эффективно вскрывала наши группировки. В качестве доказательства привожу текст: The first German impression of Russian traffic was that, when suddenly surprised by a difficult situation, the enemy was unable to maintain adequate radio security, although this became even more necessary than before. On the second day of hostilities, signals were intercepted whose points of origin were plotted east of Lvov. The interpretation of this radio activity was of great significance to the German command. At first, the signals consisted exclusively of emissions resulting from tuning adjustments. The Russians used frequencies outside the range of any radio set of which German signal intelligence had definite knowledge as of that time. The intercept team detailed to investigate these signals picked up a number of poorly disguised designations, such as "TK" (tank korpus [sic]). The name of a certain lieutenant colonel of the armored forces was mentioned. In addition, brief check-calls were made by sub-ordinate stations, all of which indicated the assembly of a mechanized force probably consisting of three divisional units, two of which were armored and appeared to be of the same type, judging from the characteristics of their radio traffic. This interpretation was adhered to, although it was doubted by the German command, which considered it improbable that mixed motorized rifle and tank brigades hitherto recognized had been reorganized so suddenly into regular-type armored divisions and were coupled with a motorized rifle division to form a triangular corps. The interpretation suggested by radio intelligence was confirmed, however, in the course of the engagements that commenced in the Lvov area immediately after this information had been intercepted. In the course of the campaign Russian tank units frequently gave themselves away by faulty radio communication before beginning to attack. German intercept personnel pounced on the especially careless requests for fuel which were radioed by Soviet tank units.

Еж: Что касается других подразделений, то мне кажется, сюда обязательно нужно включить 691 роту пропаганды, которая была придана группе армий "ЮГ". Ее опознавательный знак - это кричащая утка сидящая на гусеничном шасси. Иногда встречается на фотографиях. Все кинохроники по захвату Львова, Жовквы и т.д. - это их работа. Даже известная фотография з двумя пленными генералами ( Понеделиным и Крыловым) это фрагмет их пропагандистской листовки.

Karan: В связи с этой темой, как кажется, есть смысл подумать вот над чем -когда были действительно некие действия "диверсантов", а когда речь стоит вести об элементарном бардаке. Вот пример:

zampolit: АЗК а что за источник откровений? Еж пишет: Что касается других подразделений, то мне кажется, сюда обязательно нужно включить 691 роту пропаганды, которая была придана группе армий "ЮГ" Это рота шла с танками Клейста-1 танковая группа, это уже в стороне от Львовского выступа

volodia: Еж, Вы не закончили регистрацию. Поставьте, пожалуйста, галочку на "Зарегистрироваться"

АЗК: zampolit пишет: АЗК а что за источник откровений? Это насчет мужика или импортного текста?

zampolit: АЗК пишет: Это насчет мужика или импортного текста? Импортного текста. Как ни странно, но гугль на ключевые слова не откликнулся

АЗК: zampolit пишет: Импортного текста. Как ни странно, но гугль на ключевые слова не откликнулся Нашел здесь: http://www.allworldwars.com/German-Radio-Intelligence-by-Albert-Praun.html

zampolit: АЗК пишет: The first German impression of Russian traffic was that, when suddenly surprised by a difficult situation, the enemy was unable to maintain adequate radio security, although .... . Перевод промтом достаточно внятный Первое немецкое впечатление от российского движения было то, что, когда внезапно удивлено трудной ситуацией, враг был неспособен поддержать соответствующую радио-безопасность, хотя это стало еще более необходимым чем прежде. Во второй день военных действий были перехвачены сигналы, чьи исходные точки были подготовлены к востоку от Львова. Интерпретация этой радио-деятельности имела большое значение для немецкой команды. Сначала, сигналы состояли исключительно из эмиссии, следующей из настраивающихся регуляторов. Русские использовали частоты вне диапазона любой радиостанции, которой у немецкой разведки сигнала было определенное знание с того времени. Команда точки пересечения детализировала, чтобы заняться расследованиями, эти сигналы подняли много плохо замаскированных обозначений, таких как "TK" (танковый корпус). Имя определенного подполковника бронированных сил было упомянуто. Кроме того, краткие клетчатые звонки были сделаны зависимыми станциями, все из которых указали на собрание механизированной силы, вероятно, состоящей из трех дивизий, две из которых были бронированы и, казалось, имели тот же самый тип, судящий по особенностям их радио-движения. Эта интерпретация придерживалась к, хотя она была подвергнута сомнению немецкой командой, которая считала это невероятным, который смешал моторизованную пехоту, и бригады танков, до настоящего времени признанные, были реорганизованы так внезапно в регулярный тип бронированные подразделения и были вместе с моторизованным подразделением пехоты, чтобы сформировать треугольный корпус. Интерпретация предположила по радио, что разведка была подтверждена, однако, в ходе обязательств, которые немедленно начались в Львовской области после того, как эта информация была перехвачена. В ходе русские танковые подразделенийя часто выдавал себя дефектной радиосвязью прежде, чем начать нападать. Немецкий персонал точки пересечения атаковал особенно небрежные запросы о топливе, которые радировались советскими танковми подразделениями. Интересно то, что судя по архивам, складывается впечетлените что радиосвязью в РККА на начальном этапе пренебрегали, чаще ею пользовались на уровне связи штабов дивизии и корпуса

АЗК: zampolit пишет: Интересно то, что судя по архивам, складывается впечатление что радиосвязью в РККА на начальном этапе пренебрегали, чаще ею пользовались на уровне связи штабов дивизии и корпуса Было дано даже определение "радиобоязнь" и Сталиным через пару месяцев после начала войны был дан приказ об активном использовании радиосвязи в управлении войсками. Вся эта "радиобоязнь" вытекала из пренебрежения элементарными правилами при радиообмене.

Лемзяк : Оперсводка к 07:00 25.06.1941 г. Штаб 6 Армии; комбриг Ивано "3 кд в течении ночи продолжала занимать оборону....,ведя разведку и подслушивание в направлннии Пархач Крыстынополь ,в связи с имеющимися признаками сосредоточения в лесах ю.Острува танковых частей противника." Интересно подслушивание это прислушивание к шуму моторов или чтото более серьёзное?

zampolit: Лемзяк пишет: или чтото более серьёзное Как я понимаю для более серьезного нужно специальное оборудование+ понимающие толк в этом оборудовании. Так что скорей всего прослушивание шума в воздухе посредством собственной ушной раковины :)

Егор: А звуковая разведка в артиллерии тогда уже была? ЕМНИП - да. Ночью, по росе, можно использовать её не только для засечки батарей, но и для определения места противника.

АЗК: Егор пишет: но и для определения места противника. Вы не правы. В то время для ведения звуковой разведки использовалась станция СЧЗ-36. Все данные звуковой разведки выводились на бумажную ленту.

zampolit: кХ, А можно поподробнее об росе НА ТРАВЕ и СЧЗ-36?

АЗК: Звукометрические станции СЧЗ-36, СЧЗ-36М, СЧЗ-6 (1949 г.), подвижный звукометрический комплекс ПЗК (1970 г.) и другое подобное оборудование предназначены для определения координат стреляющего орудия по звуку выстрела. Такие звуковые сигналы представляют собой импульсы переменного тока очень низкой частоты. Медленно протекающие процессы (в т. ч., например, метеорологические и физиологические данные) регистрировались 40-50 лет назад механическими самописцами, отсюда и название “чернильная запись”. В советской армии в подразделениях инструментальной разведки сухопутных войск в 1970 году еще состояла на вооружении станция СЧЗ-36. История развития звукометрической разведки

Егор: zampolit пишет: А можно поподробнее об росе То, что ночью звук распространяется на большее растояние, чем днём - не вызывает возражений? Я в деревне слышал как за 10 км на ферме сепаратор включается.

АЗК: Егор пишет: То, что ночью звук распространяется на большее растояние, чем днём - не вызывает возражений? Нет. Но как можно использовать звукометрическую станцию для чего-то другого, вы знаете? Я еще могу поверить, что для прослушивания могли использовать что-то похожее:

Егор: Об использовании звукометрической станции у Солженицына ("Желябугские выселки") http://lib.ru/PROZA/SOLZHENICYN/sol_gv.txt

АЗК: Егор пишет: Об использовании звукометрической станции у Солженицына ("Желябугские выселки") Егор, если не трудно цитатой выложите, об использовании звукометрической станции.

Егор: Да там по всей первой части размазанно. А что, не читается?

Егор: Ох, блин... Тут кусками придётся. Четвертый день, как мы вдвинулись в прорыв на Неручи. Прошлые сутки моя центральная стояла в трубе под железнодорожным полотном, там крепкая кладка, хороша от бомбежки. Еще и крестьянских баб с детворой там набилось до нас, да два десятка откуда-то взявшихся цыганок и цыган угнездились, - странно было после нашего двухмесячного стоянья в гражданском безлюдьи. А этой ночью в 3 часа дали моей батарее отбой: продвинуться. Пока свернули все посты - уже и свет. И, еще до самолетного времени, перекатили в Желябугские Выселки. Это называется - перекатили. Звукобатарее полагается по штату шесть специально оборудованных автобусов, у нас же - драные трехтонка и полуторка. Они везут только боевое и хозяйственное, да при том нескольких сопроводителей, остальная батарея нагоняет пешим ходом. Ее ведет обычно лейтенант Овсянников, командир линейного взвода, а командир измерительно-вычислительного Ботнев, как и я, - гоним, в кабинах, выбирать центральную станцию. Это - захватный момент: весь боевой порядок определяется выбором центральной станции. Чем мгновеннее выбрать ее - тем быстрей и безопасней развернемся. Но и выбрать - безошибочно, она - сердце батареи; осколок в сердце - и всей батареи как нет. Вкопать и брезентом перекрыть - в поле ржаном и так бывало, но это - с горя и накоротке. Я четвертые сутки обожжен и взбаламучен, не улегается. Все, все - радостно. Наше общее большое движение и рядом с Курской дугой - великанские шаги. И какое острое чувство к здешним местам и здешним названиям! Еще и не бывав здесь - сколько раз мы уже тут были, сколько целей пристреливали из-за Неручи, как выедали из карты глазами, впечатывали в сетчатку - каждую тут рощицу, овражек, перехолмок, ручеек Березовец, деревню Сетуху (стояли в ней позавчера), Благодатное (сейчас минуем слева, уже не увидим) и Желябугу, и, вот, Желябугские Выселки. И в каждой деревеньке заранее знали расположенье домов. Так, правильно: Выселки на пологом склоне к ручейку Паниковец. И мы - уже тут, докачались по ухабистому съезду с проезжей дороги. Пока самолетов нет - стали открыто. И - ребятам в кузова: - Дугин! Петрыкин! Кропачев! Разбегайся, ищи, может где подвал. И - прыгают горохом на землю, разбежались искать. В Выселках уже кой-кто есть: там, здесь грузовики, вкопанные передами, наклоном, в апарели. Минометы (уезжают вперед). Дивизионные пушки - правее, на той стороне лощинки. А я пока - по карте, по карте: куда пускать посты. Перед нами на запад - Моховое, оно крупное; у немцев до него еще на той неделе доходили и поезда, разгружались. Моховое - будут держать, тут, наверно, постоим. Приблизительно намечаю посты. (Точно выберет только Овсянников.) Они по фронту должны занимать километров пять (по уставу даже и до семи, но мы устав давно поправили, никогда шесть постов не разворачиваем, лишнее, а по нужде-спешке так и четыре; сейчас - пять). А впереди постов нужно найти место нашему наблюдателю - посту-предупредителю. Он должен стоять так (частенько в окопах пехоты), чтобы каждый звук от противника слышал раньше любого из крайних постов и - по выбору своему, тут искусство - решал, на какой звук нажать кнопку, запустить станцию - а на какой не нажимать. - Нашо-о-ол! - кричит на подбеге кто же? наш "сын полка", 14-летний Митька Петрыкин, подобранный от начисто разоренного войной Новосиля - когда-то уездного, сейчас холмового белокаменного немого стража у слияния Неручи с Зушей. - Таащ старш... лет... по-о-огреб! Хороший! Мы с Ботневым быстро шагаем туда. Как строят здесь - не под домом, а отдельно, с кирпичным обвершьем, дальше дюжина ступенек вниз. Но погреб не прохладный, душный: надышали за ночь-другую-третью ночлежники - хозяева ли, соседи - прячутся тут и вещей же натащили. Зато арочный кирпичный свод - лучше некуда. Так нам странно и так радостно видеть живых русских крестьян, около домов - огороды живые, а в поле - хлеба. По советскую сторону фронта все жители, из недоверия, высланы на глубину километров двадцать, третий год ни живой души, ни посева, все поля заросли дикими травами, как в половецкие века. (Но ту - обеспложенную, обезлюженную - еще щемливее любишь. Приходит отчетливо: вот за это-то Среднерусье не жалко и умереть. Особенно - после болот Северо-Западного.) А по немецкую сторону едва мы шагнули и видим: живут! В погребе смотрят на нас с опаской. Нет, не выгоняем, свои: - Придется, друзья, придется потесниться вам поглубже. А спереди - мы тут займем. Бабы - мужиков нет, старик древний, ребятня - мягко охают: куды подвигаться? Но лица все такие родные. И рады, что не гоним вовсе. - Да щас вам ребята мешки-корзины туда перекинут повыше, один на один. Давай, ребята! Как ни теснись, а места надо порядочно: и для самого прибора и для четырех малых столиков складных. Но, кажется, поместимся. Выбрать место центральной - это был первый подгоняющий вихрь. Теперь второй: скорей спускать станцию в подвал. На это с нами и силы приехали: Дугин и Блохин - два сменных оператора на центральном приборе, и еще из вычислительного взвода. Пошел наверх. С востока обещательная розовость уже поднялась до вершины неба. И так выявились, до тех пор не видные, редкие перистые облачка. Но - обещательно же возникает и самолетный гул. Как надоели, проклятые, до чего пригнетают. А - нет. Нет-нет! Наши летят! С этой весны - наши все чаще в небе. И мы распрямляемся. В обороне стояли - ночами, в далекий бомбовый налет, с груженым гудом все чаще плыли большими группами наши дальние бомбардировщики. (И что мы так рады? ведь это - по нашим же русским городам.) Когда по Орлу- то и видели мы за шесть десятков верст: пересеченные прожекторные лучи, серебряные разрывы зениток, красные ракеты и молненные вспышки от бомбовых взрывов. А недавно узнали мы и торжествующие волны низкого возврата с ближней операции - ИЛов, штурмовиков, - и "ура" кричали им под крылья, это - прямая нам помощь тут, рядом. Пролетают наши в высоте. Рассчитано точно, чтоб немцев заслепило: как раз выплывает край солнца. Вычислительный взвод - слаженно работает, привыкли. Осторожно сняли из кузова центральный прибор, понесли вниз. И - столики за ним, и все измерительно-чертежное. А линейщики снаружи у подвала штабелюют проводные катушки с бирками постов: подключаться будем - тут, все линии потянем - отсюда. А старшина Корнев, распорядительный хозяин, выбрал для кухни местечко - пониже в кустах, не слишком прикрыто, но одаль от изб: по избяному порядку вполне пройдутся сверху пулеметами. И около ж кустов указал шоферам рыть апарели для машин - и сам, здоровяк, им помогает: главно - хоть сколько-то принизить моторы в землю. Все б это нам успеть поскорей. Хожу, нервничаю, курю. Бессмысленно разворачиваю планшетку и снова, снова смотрю карту, хоть почти на память знаю. Солнце взошло на полную. Облачка тают. По склону от нас поднимается одна улица Выселок - уже и на ней нарыто свежих густо-черных воронок. А за малым овражком направо - плоская вторая улица. Там - батарейка семидесяти-шести развернута. Избы - как неживые: кто по погребам, кто в перелески подался. Ни одного дыма. Ну же, ну же, Овсянников, да не столько же тут ходу. А ведь идут! - открытой вереницей поднимаются из котловинки. И без бинокля чую, что - наши. Бодро идут, Овсянников ход задает. И вот сейчас, приблизятся, будет третий вихрь: каждый звукопост разберет свою аппаратуру, катушки, свои вещмешки, свой сухой паек - и за эти считанные минуты Овсянников должен по карте, уже на свою прикидку, уточнить места звукопостов; смеряя силы команд, назначить, кому первый, второй... пятый, и каждому начальнику звукопоста промахнуть отсюда по местности направление, как ему вести, чтоб не сбиться, азимут. А предупредителю - еще особо. И вот эти десять-пятнадцать минут, пока вся батарея сгущена, - самые опасные. Рассредоточимся, не все шестьдесят в кучке, - будет легче. Подходят наши, подходят - а дальше как по писаному, заученное. Посты хватко собираются на развертывание. С Овсянниковым садимся на поваленный ствол - поточней прикинуть места постов. Кто-то перебранивается из-за катушек, чужую хорошую утащил, оставил с чиненным проводом. Лица у всех - невыспатые, примученные. Пилотки на головах сбиты у кого как. Но движенья быстры, всех держит это сознание: мы -не просто в какой-то безымянной местной операции, мы - в Большом Наступлении! Это много сил добавляет. Линейные привязали концы - и потянули двухпроводные линии. А от немцев уже летит - благородно хлюпающий крупный снаряд - через головы наши - и ба-бах! Наверно по Сетухе, при большой дороге. И - первая сегодня "рама", двухфюзеляжный разведчик Фокке-Вульф, высоко, устойчиво завис, погуживает, высматривает, по кому стрелять. Наши зенитки не отзываются, да в "раму" почти бесполезно бить, всегда уклонится. И - еще туда, на Сетуху, несколько тяжелых пролетело. Пока утро прохладное - нам бы и засекать. Не вовремя нас передвинули. На каждом звукопосту - 4-5 человек, а нести - тяжело и много, от одного аккумулятора плечо отсохнет; катушек бывает нужно по восемь, а то и больше десятка; звукоприемник - не тяжелый, но трудноохватный куб, и еще береги его пуще уха, повредишь большую мембрану, а то - осколком просечет? Еще трансформатор, телефон, другая мелочь. И автомат, у кого карабин, саперные лопатки - все и тащи. (Противогазов уже давно не носим, все в кузова сбросили.) Коренастый Бурлов повел своих на первый, левый; компас у него на руке, как часы, он азимут всегда сверяет, точно идет. У него в команде - и долговязый, всегда невозмутимый, всепереносный сибиряк Ермолаев, - на крайние посты Овсянников подбирает самых крепких. И Шмаков, как бы полуштрафник: в противотанковой не выдержал прямого боя, сбежал, куда глаза, попал на наш порядок. А у нас тоже от дезертиров недостача, комиссар махнул, сказал: "Бери его!" И - верно служит. Сметливый Шухов (в ефрейторы мы его повысили, вместо сержанта раненого) повел своих на второй. - Угрюмый черный Волков - на пятый, правый, северный, тоже дальний. - А средним звукопостам линия будет покороче, катушек меньше, у них и людей по-четверо. С конопатым хмурым Емельяновым советуемся и по карте (когда бывает лишний экземпляр, то - и для него): предупредитель - работа тонкая, почти офицерская, а по штату ему так и ходить старшим сержантом и всегда попереди всех. На каждый нужный звук выстрела ему надо не упустить и полсекунды, и на слух определить калибр. (Потом, кто поближе к разрыву, еще подправит.) Оживился передний край - минометная толчея с обеих сторон. Из наших Выселок семидесяти-шестерки уже и палят - а мы еще когда будем готовы. А спрос - не терпит. У Овсянникова - ноги зудят обогнать крайний пост: важен не только последний выбор ямки для звукоприемника (а солдаты выбирают, где им легче устроиться, да ближе к воде) - но и ближайшее окружение чтоб не экранировало. (Был случай: шел дождь, так в сарай занесли, а мы удивляемся, что за черт: все записи не резкие?) И - пошагал догонять Бурлова. Сзади - еще одна группка пешая к нам. По полосатым шестам, по треножникам видно - топографы. Вот вы - давайте скорей! эт-то нам надо! Группку привел командир взвода лейтенант Куклин, милейший мальчишок, и лицо мальчишеское и рост. Мой Ботнев, не намного взрослей, выговаривает ему: - Вы что долго спите? Без вас наши координаты на глазок, кому годятся? И правда: нас проверяют придирчиво, и все промахи в целях, в пристрелке - на нашу голову. А кто пошагает проверять топографов? - такого не бывало. Ошибутся они в привязке - и будем все цели ставить нетам. Присел я с Куклиным показать ему, где будут посты. Прошу: - Юрочка, нет, не торопись. Но сделайте сперва три ближних поста, хоть для первой засечки. И сразу гони нам цифры. Говорит: видели на ходу наш 3й огневой дивизион, сюда близко перекатывает, еще не стали. Куклин повел свою цепочку к первому ясному ориентиру, от него пойдет на шуховский. (Ориентир - он с карты снимается, это тоже неточно. А тригонометрической сети в перекатных боях никогда не дохватит.) Не скажешь, у кого на войне работа хуже. Топографы вроде не воюют- а ходить им с теодолитами, с нивелирами, ленты тянуть по полям - прямо, как ворона летает: не спрашивай, где разминировано, где нет, и в любой момент под обстрел попадешь. А - уже нашли нас бригадные связисты. И тянут кабель на центральную, катушечники их поднимаются к нам от запруженного ручья. Да кто - нашли? Не от огневых дивизионов, с которыми работать, те сами в переходе. Тянут - от штаба бригады, конечно, - и вот-вот оттуда начнут требовать целей. Да только б и засекать нам с утра, пока воздух не разогрелся. Уже и долбачат немцы: вот один орудийный выстрел, там - налет, снарядов с десяток, - так мы еще не развернуты. А дневная работа будет сегодня плохая: станет зной, уже видно, и создастся тепловая инверсия: верхние воздушные слои разредятся от нагрева, и звуковые сигналы будут не загибаться вниз, к земле, а уходить вверх. Да это и на простой слух: снаряды, вот, падают, а сами выстрелы все слабее слышны. Для звукометристов золотое время - сырость, туман, и всегда - ночь напролет. Тогда записи исключительно четкие, и цели - звонкие ли пушечные, глухие гаубичные- тут же и пойманы. Но начальство никак этого закона не усвоит. Были б с умом - передвигали б нас днями, а не ночами. Мы, инструментальный разведдивизион, - отдельная часть, но всегда оперативно подчиняют нас тяжелой артиллерии, сейчас вот - пушечной бригаде. Сегодня нам будет парко: сразу два их дивизиона обслуживать: 2й- правей, к Желябуге, 3й - левей, к Шишкову. У Ботнева в погребе уже втеснились: включили, проверили. Большой камертон позуживает в постоянном дрожании лапок. Чуть подрагивают стрелки на приборах. Все шесть капиллярных стеклянных перышек, охваченные колечками электромагнитов, готовы подать чернильную запись на ленту. У прибора сейчас - худощавый, поворотливый Дугин. (Он - руковитый: каждую свободную минуту что-нибудь мастерит - кому наборный мундштук, кому портсигар, а мне придумал: из звукометрической ленты шить аккуратные блокноты, для военного дневника.) Сбок прибора на прискамейке уткнулся телефонист, разбитной Енько. На каждом ухе висит у него по трубке, схвачены шнурком через макушку. В одну трубку - предупредитель, в другую - все звукопосты сразу, все друг друга слышат, и когда сильно загалдят - центральный их осаживает, но и сам же до всех вестей падок: где там что происходит, у кого ведро осколком перевернуло. А сразу за прибором - столик дешифровщика. За ним вплотную, еле сесть, столик снятия отсчетов. А к другой стене - столик вычислителя и планшет на наклонных козлах. В подвальном сумраке - три 12-вольтовых лампочки, одна свисла над ватманом, расчерченным поквадратно. Готовы. Федя Ботнев в военном деле не лих, не дерзок - да ему, по измерительно-вычислительному взводу, и не надо. А - придирчиво аккуратен, зорок к деталям, как раз к месту. (Да даже к каждой соседней части, к технике их любознателен, при случае ходит приглядывается. Кончил он индустриальный техникум.) Любит и сам стать за планшеты, прогнать засекающие директрисы. Но весь ход каждого поиска зависит от дешифровщика. У нас - Липский, инженер-технолог, продвинули мы и его в сержанты. Когда в работе не спешка - его единственного в батарее зову по имени-отчеству. (С высшим образованием у меня в батарее и еще есть - Пугач, юрист. Очень убедительный юрист, всегда лазейку найдет, как ему полегче. Не во всякий наряд его и пошлешь: то "помогает политруку", то "боевой листок выпускает".)

Егор: Продолжение: В глубине погреба бормочут глухо: - Ну, стуковня! Ну, громовня... - Да как бы мне пойтить глянуть: брадено у меня чего, аль не брадено? Один таз малированный остался, чего стоит. - Всего имения, Арефьевна, не заберешь. Утютюкают напрямь - смотри и избы не найдешь. - Ну, дай Бог обойдится. А снаружи - разгорается, уже в светло-желтом тоне, солнечный, знойный день. И те крохотные облачка растянуло, чистое-чистое небо. Ну, будет сегодня сверху. У Исакова в кустах кухня уже курится. Шофера усильно кончают вкопку своих машин, помогают им по свободному бойцу. Ляхов - высокий, флегматичный, никогда и виду не подаст, что устал, не устал. А маленький толстенький Пашанин, нижегородец, разделся до пояса, и все равно мохнатая грудь и спина потные, лоб отирает запястьем. Имел он неосторожность рассказать в батарее о горе своем: как бросила его любимая жена, актриса оперетты, - и стал он общий предмет сочувствия, однако и посмеиваются. Еще ж у меня Кочегаров околачивается, политрук батареи, а в напряженный момент, когда все в разгоне, - ну не к чему его пристроить, и работать не заставишь. Сам-то был на гражданке шофер, да только - райкома партии, и теперь взять лопату на помощь Пашанину - не догадается. Первый звонок - с третьего поста, ближнего: дотянули, подключились, вкапываемся. На них и аппарат сразу проверили: хлопайте там (перед мембраной). Так. И выстрелы пишет. Порядок. Но когда над одним постом пролетит самолет - то уж, с захватом, испортит запись трех постов. От погреба расходящиеся веером линии - вкапывают линейные, каждый свою. На полсотню метров, чтобы в сгущеньи ногами не путаться - и чтоб хоть тут-то оберечь от осколков. А уж - летят!! Летит шестерка Хеншелей. Сперва высоко, потом снижают круг левее нас. Хлоп, хлоп по ним зенитки. Мимо. Отбомбились, ушли. Наши тут несколько квадратных километров вдоль передовой густо уставлены: минометами легкими и тяжелыми, пушками сорокапятками и семидесяти-шести, гаубицами ста-семи, всякими машинами полуврытыми, замаскированными - бей хоть и по площади, не ошибешься. Меж тем в погребе еще три места надо найти - для телефониста бригадного и от двух дивизионов. От поваленной липы отмахнули наши пилой - без двуручной пилы не ездим - три чурбачка, откатили их туда, вниз. Ляхов - ввел свой приопустевший ЗИС в апарель. И пашанинский ГАЗ спустили. Ну, теперь полегче. Со второго поста Шухов докладывает, чуть пришипячивая: дошли! И их проверили. Порядок. Доходят-то они все приблизительно, и еще любят сдвинуться, себе поудобней. Но пока Овсянников не проверит - копать им, может, и зря. Из погреба крик: - Таащ комбат, вызывают! Ломай быстро ноги по кирпичным ступенькам. Так и есть, бригада: сорок второй, ждем целей! Отбиваюсь: да дайте ж развернуться, привязаться, вы - люди? А - доспать бы, клонит. Смотрю на ребят в погребе - и они бы. - Ну, пока нет работы - клади головы на столы! И приглашать не надо - тут же кладут. Это последний льготный получасик. Солнце поднимается - жары набирает. Подключился и четвертый пост, и предупредитель. На трех постах уже можно грубо прикидывать - хоть из какого квадрата бьет. От начала работы у центральной дежурят двое линейных: бежать по линии, какую перебьют - сращивать. А от каждого поста - бегут навстречу, так что на один перебив два человека, никогда не знаешь, ближе куда. Починка линий - всего и опасней: ты открыт и в рост, как ни гнись, а при налете - шлепайся к земле. Когда огневого налета в зримости нет - дежурный линейный и сам бежит, дело знает. А при горючей крайности - кто-то должен решить и послать. Если Овсянников здесь - то он, а нет - так я. Но по смыслу работы - и без офицеров, сержант от центрального прибора сам гонит, он отвечает: не хватит звукопостов, не засечем - может быть больше урона. А каждый такой гон может стоить линейному жизни, уже потеряли мы так Климанского. А как раз когда порывы, когда снаряды летят - тогда-то и засечка нужна. Сейчас - Андреяшин, вот, дежурит. Сел на землю, спиной об кирпичную арку. Проворный смугленыш, невысокий, уши маленькие. Только-только взятый, с 25го года. Я прохожу - вскочил. - Сиди, не навстаешься! Но, уже вставши, сверкает темными просящими глазами: - Таащ старштенант! А вы меня в Орле часа на три отпустите? Он - из Орла. Рос беспризорником, а какой старательный в деле. Хоть бессемейный, а есть же и ему в Орле кого повидать, поискать. - Еще, Ваня, до Орла добраться. Погоди. - А - когда дойдем? Я - нагоню, нагоню вас, не сомневайтесь! - Отпущу, ладно. Да может - и надольше. Неужели ж мы в Орле не постоим? - И бурловский! - из погреба кричат навстречу мне. Крайний левый! Теперь мы - в комплекте. Дугин руки потирает: - О то розвага! Ве-се-ло! Отдается ему из глубины: - Хорошая у вас весельба. Ну, теперь не пропадем, засекаем. Привязку бы. (До привязки посты на планшете поставлены пока грубо, как наметили их по карте.) На передовой - толченый гуд перестрельной свалки. Но - всплесками. И если артиллерийский выстрел попадает в промежуток - то мы его берем. У Исакова - каша готова. Побежала посменно центральная с котелками. А в воздухе - зачастили, закрылили и наши, и немцы - но наших больше! Схватки не видно, те и другие клюют по передовым. Там - большая стычка, и по земле взрывы отдаются, вот и засекай. Емельянов с предупредителя: - Пока сидим с пехотой, своего не отрыли, не дают. И покрывать нечем. Пташинского - как не поцарапало? - пуля погон сорвала. Пташинский, его сменщик на предупредителе, - ясный юноша, светлоокий, очень отчетливый в бою. Все-таки две цели мы пока нащупали, уже и пятью постами - 415ю и 416ю. Наша задача - координаты; калибр - это уж по ушному навыку, да и по дальности можно догадаться. Из бригады донимают: - Вот сейчас по Архангельскому - (это там со штабом рядом) - какая стреляла? - От Золотарева-третьего, 415я. - Давайте координаты! - Без привязки - пока не точно... Отвечают матом. Дошагал Овсянников с постов, километров десять круганул. Пошли с ним хватнуть горячего. Сели на лежачую липу. Простодушного Овсянникова, да с его владимирским говорком, - люблю братски. Курсы при училище проходили вместе, но сдружились, когда в одну батарею попали. На Северо-Западном, в последний час перед ледоходом на Ловати, он сильно выручил батарею, переправил без облома. Или тот хутор Гримовский нас скрестил - весь выжженный, одни печные трубы стоят, и немцами с колокольни насквозь просматривается. Центральная вот так же в погребке, а мы с ним сидим на земле, ноги в щель, между нами - котелок общий. Так пока этот суп с тушенкой дохлебали - трижды в щель спрыгивали от обстрела, а котелок наверху оставался. Вылезем - и опять ложками таскаем. Тут-то, за нашим склоном, Желябугские Выселки немцу прямо не видны, только с воздуха. Кручу махорочную цыгарку, а Виктор и вообще не курит. Рассказывает, как и где посты поправил. Кого, по пути идучи, видел, где какие части стоят. В Моховом у немцев виден сильный пожар, что-то наши подожгли. - Натя-агивают. Будем дальше толкать, не задержимся. Не докурил я, как слева, от главной сюда дороги - колыхаются к нам, переваливаются на ухабинках - много их! Да это - "катюши"! Восемь машин полнозаряженных, дивизион, они иначе не ездят. Сюда, сюда. Не наугад - высмотрел им кто-то площадку заранее. И становятся все восьмеро в ряд, и жерла - поднимаются на немцев. От нас - двадцать метров, в такой близи и мы их в стрельбе не видели. Но знаем: точно сзади стоять нельзя, вбок подались. И своим - рукой отмахиваю, предупреждаю, все вылезли лупиться. Залп! Начинается с крайней - но быстро переходит по строю, по строю, и еще первая не кончила - стреляет и восьмая! Да "стреляют" - не то слово. Непрерывный, змееподобный! - нет, горынычеподобный оглушающий шип. Назад от каждой - огненные косые столбы, уходят в землю, выжигая нацело, что растет, и воздух, и почву, - а вперед и вверх полетели десятками, еще тут, вблизи, зримые мины - а дальше их не различишь, пока огненными опахалами не разольются по немецким окопам. Ах, силища! Ах, чудища! (В погребе от катюшиного шипа бабы замерли насмерть.) А крайняя машина едва отстрелялась - поворачивает на отъезд. И вторая. И третья... И все восемь уехали так же стремительно, как появились, и только еще видим, как переколыхиваются по ухабам дороги их освобожденные наводящие рельсы. - Ну, щас сюда по нам жарнет! - кто-то из наших. Да и не жарнет. Знают же немцы, что "катюши" мигом уезжают. Идем с Овсянниковым досиживать на липе. Чуть передых - мысли лезут пошире. - Да! - мечтаю. - Вот рванем еще, рванем - и какая ж пружина отдаст в Европе, сжатая, а? После такой войны не может не быть революции, а?.. это прямо из Ленина. И война так называемая отечественная - да превратится в войну революционную? Овсянников смотрит мирно. Помалкивает. С тех пор, как он нашел у немцев бензинный порошок, - уже не верит, как пишут в газетах, что немцы вот-вот без горючего остановятся. А беспокой у него - о предупредителе: - Им там - головы не высунуть, не то что кипятку. - Окает: - Плохо им там. Посмотримте по карте: на сколько я могу перенести их вбок? назад? Я их быстро перетяну, даже без отключки. Померили циркулем. Метров на триста-четыреста можно. Пошел - шагастый, неутомимый. А Митька Петрыкин, вижу, ладит, как бы ему в пруду искупаться. Зовет свободных вычислителей, те щели роют. А вот и притянули к нам: справа - от 2го дивизиона, слева - от 3го. Вкапывают свою подводку и они. Наша центральная станция, по проводам, - как важный штаб, во все стороны лучами. В погреб втиснулись теперь и они все трое, на чурбачки, а телефоны уж на коленях. И сразу - меня к телефону. Из 3го, комбат 8й Толочков. Нравится он мне здорово. Ростом невысок, отчаянный, и работе отдается сноровисто, все забывает. Хорошо с ним стрелять. - Цели, цели давай! Скучаю. - Ну подожди, скоро будут. Ждем привязки. Вот 418ю щупаем. Без звуковой разведки - артиллерийскую цель и найдешь редко: только в притемке, по вспышке, прямым наблюдением - и если позиция орудия открытая. И из 2го дивизиона - сразу же мне трубку. По голосу слышу - сам комдив, майор Боев. - Саша, у нас серьезная работа сегодня, не подведи. - Сейчас продиктуем несколько, но пока без привязки. - Все равно давай. А вот что: вечерком приходи ко мне в домик. В штаб дивизиона, значит. - А что? - Там увидишь.

Егор: Еще: Я, было, наружу - а сюда, по ступенькам Юра Куклин почти бегом. И сует мне лист - со всеми нашими координатами. - Если постоите - еще уточним. - Спасибо, ладно. - И сразу передаю планшетисту Накапкину. Он тут же набирает измерителем с точностью до метра по металлической косоразлинованной угломерной линейке - и на планшете с крупной голубой километровой сеткой откладывает икс и игрек для каждого звукопоста, исправляет прежние временные. Теперь - заново соединяет точки постов прямыми, заново перпендикуляры к ним, а от них заново - ведет лучи на цели. Начиная с 415й все цели теперь пошли на новую откладку. По ленте центрального прибора для каждого звукоприемника течет своя чернильная прямая. Там, на посту, колыханье мембраны отдается здесь, на ленте, вздрогами записи. По разнице соответственных вздрогов у соседних приемников и рассчитывается направленье луча на планшете. И в идеальных условиях, как ночью и в холодную сырость, эти три-четыре луча все сходятся в одну точку: то и есть - место вражеского орудия, диктуй его на наши огневые! Но когда много звуковых помех да еще эта, от зноя, отгибающая звук инверсия - то все звуковое колебание расплывчато, искажено или слабо выражено, момент вздрога нечеткий, откуда считать? А не так угадаешь отсчеты - не так пойдут и лучи на планшете. И желанной точки - нету, растянулась в длинный треугольник. Ищи-свищи. Кажется, так и сейчас. Ботнев нависает над Накапкиным, хмурится. С Ботневым - тоже у нас немало за плечами. Шли, как обычно, на двух машинах. К назначенному месту не проехать иначе, как по этому проселку на Белоусово. Но стоп: воткнут у дороги шестик с надписью: "Возможны мины". Да блекло и написано как-то. А на боковые дороги переезжать - далеко отводят, даже прочь. Э-э-эх, была не была, русский авось. На полуторке Пашанина - рву вперед! Ногами давишь в пол - как бы удержать, чтоб мина не взметнулась, глазами сверлишь дорогу вперед: вот не под этой кочкой? вот не в этой разрыхленке? Прокатили метров триста - слышим сзади взрыв. Остановились, выскочили, противотанковая пешему не опасна, смотрим назад: у ляховской машины сорвало правое колесо, крыло, но остальное цело, и Ляхов, и в кузове бойцы - только Ботнев, с его стороны взорвалось, - тоже цел, но куда-то бежит, бежит по холмику вверх. И там очнулся в одичалом непонимании, полуконтуженный. (Но первая машина и дальше прошла, достигла места; остальное, что надо, донесли на руках.) Не-ет, треугольник порядочный. Где-то, где-то там 415я, а не дается. А она явно - ста-пятидесяти, и не одиночное орудие. И - дальше надо ловить, но и из записей, взятых, суметь же высосать. Утыкаюсь в ленты 415й. По размытым началам - отсчетов не взять, но искать какой другой - пичок, изгиб? - и взять отсчеты по ним? На местных тут, в подвале, мы даже не смотрим, иногда прикрикнем, чтоб не галдели. А вот мальчишка, лет десяти, опять к ступенькам пробирается. - Ты куда? - Смотреть. - Лицо решительное. - А огневой налет, знаешь такой? Не успеешь оглянуться - осколком тебя продырявит. В каком ты классе? - Ни в каком, - втянул воздух носом. - А почему? Война - нечего и объяснять, пустой вопрос. Но мальчик хмуро объясняет: - Когда немцы пришли - я все свои учебники в землю закопал. - Отчаянное лицо. - И не хочу при них учиться. И видно: как ненавидит их. - И все два года так? Шморгнул: - Теперь выкопаю. Чуть отвернулись от него - а он по полу, на четвереньках, под столиком вычислителя пролез - и выскочил в свою деревню. Меня - к телефону. Помощник начальника штаба бригады нетерпеливо: - Какая цель от Золотарева бьет, дайте цель! Да я же ее и ищу, дайте подумать. Мне бы легче - ткнуть иглой в планшет, они десяток снарядов сбросят и успокоятся. А при новом обстреле сказать - это, мол, новая цель. Но не буду ж я так. Который раз объясняю ему про помехи, про самолеты, про инверсию. Потерпите, работаем. А меня - к другому телефону. Из 3го дивизиона, начальник штаба. Тот же вопрос и с тем же нетерпением. Этого, капитана Лавриненку, я хорошо узнал. Хитрый хохол. Один раз зовет пристреливать: кладем первый снаряд, корректируйте. - Сообщаю им разрыв: теперь надо левей двести метров и дальше полтораста. - Кладем второй, засекайте. - Нету разрыва. - Как может быть нету? мы выстрелили. - Ах, вон что: записали мы разрыв, но на полкилометра правей. Куда ж это? Вы там пьяные, что ли? - Ворчит: - Да, тут ошиблись немножко, ну засекайте дальше. - И с одного же раза не поверил. Другой раз скрытно дал связь и к 1й звукобатарее, моя 2я, и обеим сепаратно: засекайте пристрелку! И - опять же сошлось у двух батарей. Теперь-то верит. Но вот теребит: когда ж координаты? Да, кладет тяжелая, ста-пятидесяти, разрывы левее нас, между штабом бригады и штабом 3го - она и есть, наверно, 415я, но такой бой гудит, и по переднему краю и от двух артиллерий - не возьмешь: при каждой засечке цель на планшете ускользает куда-то, треугольник расплывается по-новому. То и дело предупредитель запускает ленту. Одной неудачной сброшенной ленты ворох покрыл Дугину все ноги по колена. Уже большую катушку сменили. А надо - кому-то поспать в черед. Федя, иди в избу, поспи. А я пока буду здесь, догрызать 415ю. Енько с двумя трубками на голове, а балагур. Доглядел: там, глубже, какая ж девушка прелестная сидит. - А тебя, красуля, как звать? Кудряшки светлые с одного боку на лоб. И живоглазка: - Искитея. - Это почему ж такое? Старуха с ней рядом: - Какое батюшка дал. А мы ее - Искоркой. - И сколько ж тебе? - Двадцать, - с задором. - И не замужем?? - Война-а, - старуха отклоняет за молодую. - Какое замужество. Енько - чуть из трубки не пропустил, одну с уха отцепляет мне: - Лейтенант Овсянников. Сообщает Виктор с предупредителя. Ползком пришлось. Перетащил их назад немного. Тут два камня изрядных, за ними траншейку роем. Но все равно горячее место. - А вообще? - А вообще: справа на Подмаслово, наши танки два раза ходили. Вклинились, но пока стоят. По ним сильно лупят. - Ну ладно, хватит с тебя. Возвращайся, да отдохни. Еще ночь какая будет. - Нет, еще с ними побуду.

Егор: Дальше: Все-таки, других целей мал-помалу набирается. Прямо чтобы в точку- ни одной. Но по каким треугольник небольшой - колем в его центр тяжести и диктуем координаты обоим дивизионам. А 415ю - каждый раз по-новому разносит, не дается. А эта Искорка - тоже непоседа, пробирается на выход. Платье в поясе узко перехвачено, а выше, ниже - в полноте. - Ты - куда? - А посмотреть, чего там у нас разобрато. Все хозяйство порушат. - Да кто ж это? - Ну да! И ваши кур лавят, - глазами стреляет. - А где ваша изба? Легкой рукой взмахнула, как в танце: - А по этому порядку крайняя, к лозинам. - Так это далеко, - удерживаю за локоть. - А чего ж делать? - Ну, берегись. Если подлетает - сразу наземь грохайся. Еще приду- проверю, цела ты там? Порх, порх, вертляночка, по ступенькам - убежала. Изводим ленту. Слитный гул в небе, наших и ваших. Ах, рычат, извизгивают, на воздушных изворотах, кому достанется. И еще друг по другу из пулеметов. Сверху, от входа, истошно: - Где ваш комбат? И наш дежурный линейный - сюда, в лестницу: - Товарищ старший лейтенант! Вас спрашивают. Поднимаюсь. Стоит по-штабному чистенький сержант, автомат с плеча дулом вниз, а проворный, и впопыхах: - Таащ стартенан! Вас - комбриг вызывает! Срочно! - Где? Куда? - Срочно! Бежимте, доведу! И что ж? Бежим. Вприпуск. Пистолет шлепает по бедру, придерживаю. Через все ухабы отводка проселочной к Выселкам. Во-он виллис-козел стоит на открытой дороге. Подъехать не мог? Или он это мне в проучку? Бежим. Подбегаем. Сидит жгуче-черный полковник Айруметов. Докладываюсь, рука к виску. Испепеляя меня черным взором: - Командир батареи! За такую работу отправлю в штрафной батальон!! Так и обжег. За что?.. А и - отправит, у нас это быстро. Руки по швам, бормочу про атмосферную инверсию. (Да никогда им не принять! - и зачем им что понимать?) А на постороннюю стрельбу вздорно и ссылаться: боевой работе - и никогда не миновать всех шумов. Слегка отпустил от грозности и усмехнулся: - А бриться - надо, старший лейтенант, даже и в бою. Еще б чего сказал? но откуда ни возьмись - вывернулись поверх леска два одномоторных Юнкерса. И как им не увидеть одинокий виллис на дороге, а значит - начальство? Да! Закрутил, пошел на пикировку! А тот связной - уже в козле сзади. А зоркий шофер, не дожидаясь комбригова решения - раз-во-рот! раз-во-рот! Так и не договорил полковник. А первый Юнкерс - уже в пике. И, всегда у него: передние колеса - как когти, на тебя выпущенные, бомбу - как из клюва каплю выранивает. (А потом, выходя из пике - как спину изогнет, аж дрожит от восторга.) Отпущен? - бегу и я к себе. И - хлоп в углубинку. Позади - взр-р-ыв!! Оглушение! Высунулся, изогнулся: виллис у-дул! у-драпал, во взмете дорожной пыли! Но - второй? Второй Юнкерс - продолжил начатый круг - и прямо же на меня? Да ведь смекает: у виллиса стоял - тоже не рядовой? Или с досады, в отместку? Думать некогда, бежать поздно - и смотреть кверху сил нет. Хлопнулся опять в углубину, лицом в землю - чем бы голову прикрыть? хоть кистями рук. Неужели ж - вот здесь?.. вот так случайно и глупо? Гр-р-ро-охот! И - гарь! Гарью - сильно! И - землей присыпало. Цел?? Они-таки часто промахиваются. Шум в голове страшный, дурная голова. Бежать! бежать, спотыкаясь по чертовым этим ухабинам. Да еще - на подъем. Как бы и Выселки не разбомбили, а у нас тут все линии веером. Да и погреб ли выдержит? Нет, отвязались Юнкерсы: там, наверху, своя разыгрывается жизнь, гоняются друг за другом, небу становится не до земли. А от слитного такого гула - и вовсе ничего не запишешь. Иди в штрафбат. Соседняя батарея семидесяти-шести - снимается из Выселок, перетягивают ее вперед, пожарче. Ох, и гудит же в голове. Голова - как распухла, налилась. Да и сама же собой: ото всего напряженья этих дней, оттого, что в сутках не 24 часа, а 240. Но сверх всех бессонниц и растет в тебе какое-то сверхсильное настроение, шагающее через самого себя, - и даже легкоподвижное, крылатое состояние. - Михаил Лонгиныч, отдайте мне все ленты по 415й, я сам буду искать, а вы - остальные. Послал Митьку принести мне мой складной столик, еще есть, сверхштатный. Поставил его близ погреба, в тенечек под ракитой. - Табуретку найди, из какой избы. Притащил мигом. Сижу, разбираюсь в лентах. Думаю. Уставный прием: снимать отсчеты по началу первого вздрога каждого звукопоста. Но когда начала размыты, не исправишь, - научились мы по-разному. Можно сравнивать пики колебаний - первый максимум, второй максимум. Или, напротив, минимум. Или вообще искать по всем пяти колебаниям однохарактерные места, изгибы малые - и снимать отсчеты по этим местам. Делаю так, делаю этак, - а Митька таскает ленты в погреб, на обработку. Когда треугольник в пересечениях уменьшается - Накапкин зовет меня смотреть планшет. Между тем 2й дивизион требует от нас корректировки. Близко справа стали ухать пушки 4й и 5й батареи. Мы, сколько разбираем, выделяем их разрывы из других шумов и диктуем координаты. Они доворачивают - мы опять проверяем. С 5й батареей Мягкова все ж умудрились пристрелять и покрыть 421ю. Звонит с наблюдательного, доволен, говорит: замолчала. И - какая ж благодарность к прилежному вычислительному взводу. Белые мягкие руки Липского - на ленте, разложенной вдоль стола. Левой придерживает ее, правой, с отточенным карандашом, как пикой, метит, метит, куда правильно уколоть, где вертикальной тончайшей палочкой отметить начало вздрога. (А бывает - и фальшивое. Бывает - и полминуты думать некогда, а от этого зависит лучший-худший ход дела.) Сосредоточенный, с чуть пригорбленными плечами Ушатов прокатывает визир по линейке Чуднова, снимает отсчет до тысячных долей. Вычислитель Фенюшкин по таблицам вносит поправки на ветер, на температуру, на влажность (сами ж и измеряем близ станции) - и поправленные цифры передает планшетисту. Планшетист (сменил Накапкина чуткий Кончиц), почти не дыша, эти цифры нащупывает измерителем по рифленым скосам угломера. И - откладывает угол отсчета от перпендикуляра каждой базы постов. Сейчас погонит прямые - и увидим, как сойдется. И от совестливой точности каждого из них - зависит судьба немецкой пушки или наших кого-то под обстрелом. (А Накапкин, сменясь, пристроился писать, от приборных чернил, фронтовую самозаклейную "секретку" со страшной боевой сценой, как красноармейцы разят врага, - то ли домой письмо, то ли девочке своей.) А наши звукопосты пока все целы. Около Волкова была бомбежка, но пережили, вот уже и вкопаны. Два-три порыва было на линиях, все срастили. У сухой погоды свое достоинство: провода наши, в матерчатой одежке, не мокнут. Резина у нас слабая, в сырость - то заземление, то замыкание. А прозванивать линии под стрельбой - еще хуже морока. Немцы этой беды не знают: у них красно-пластмассовый литой футляр изоляции. Трофейный провод - у нас на вес золота. Между тем зовет меня Кончиц: моя 415я дает неплохое пересечение, близко к точке. Решаюсь. Звоню Толочкову: - Вася! Вот тебе 415я. Не пристреливай ее, лучше этого не поправим, дай по ней налетик сразу, пугани! Эт-то по-русски! Толочков шлет огневой налет, двадцать снарядов сразу, по пять из каждой пушки. Ну, как теперь? Будем следить. Тут - сильно, бурно затолкло на нашем склоне. Смотрю: где верхние избы нашей улицы и раскидистые ветлы группкой, куда Искитея побежала, - побочь их, по тому же хребтику - рядком два десятка черных фонтанных взметов, кучно кладут! Ста-пяти, наверно. Кто-то там у нас сидит?- нащупали их или сверху высмотрели. Хотя в небе - наши чаще. Вот от этого спину прямит.

Егор: В погреб сошел, говорят: трясенье было изрядное. А то уж средь баб разговор: чего зря сидим? идти добро спасать. Теперь уткнулись. Но - опять, опять нутряное трясение земли - это, знать, еще ближе, чем тот хребтик. Дугин нервно, отчаянно орет наверх: - Второй перебило!.. И третий!! И четвертый!! Значит, тут - близко, где линии расходятся. А с постов - все три погонят линейных зря, не знают же. Меня ж хватает сзади, тянет бригадный телефонист. Почти в ужасе: - Вас с самого высокого хозяйства требуют! Ого! Выше бригады - это штаб артиллерии армии. Перенимаю трубку: - Сорок второй у телефона. Слышно их неважно, сильно издали, а голос грозный: - Наши танки остановлены в квадрате 74-41! Левой рукой судорожно распахиваю планшетку на колене, ищу глазами: ну да, у Подмаслова. - ...От Козинки бьет фугасными, ста-пятидесяти-миллиметровыми... Почему не даете? Что я могу сказать? Выше прясла и козел не скачет. Стараемся! (Опять объяснять про инверсию? уж в верхнем-то штабе ученом должны понимать.) Отвечаю, плету как могу. Близко к нам опять - разрыв! разрыв! И сверху крик: - Андрея-а-ашина!! А в трубку (левое ухо затыкаю, чтоб лучше слышать): - Так вот, сорок второй. Мы продвинемся и пошлем комиссию проверить немецкие огневые. И если окажутся не там - будете отвечать уголовно. У меня все. У кого - "у меня"? Не назвался. Ну, не сам же командующий артиллерией? Однако в горле пересохло. За это время - тут большая суматоха, кричат, вниз-вверх бегут. Отдал трубку, поправляю распахнутую обвислую планшетку, не могу понять: так - что тут? Енько и Дугин в один голос: - Андреяшина ранило! Бегу по ступенькам. Вижу: по склону уже побежали наверх Комяга и Лундышев, с плащпалаткой. И за ними, как прихрамывая, не шибко охотно, санинструктор Чернейкин, с сумкой. А там, метров сто пятьдесят - да, лежит. Не движется. А сейчас туда - повторный налет? и этих трех прихватит. Кричу: - Пашанина ищите! Готовить машину! Счет на секунды: ну, не ударьте! не ударьте! Нет, пока не бьют, не повторяют. Дугин, не по уставу, выскочил от прибора, косоватое лицо, руки развел: - Таащ стартенант! Тильки два крайних поста осталось, нэчого нэ можем! Добежали. Склонились там, над Андреяшиным. Ну, не ударь! Ну, только не сейчас! В руках Чернейкина забелело. Бинтует. Лундышев ему помогает, а Комяга расстилает палатку по земле. Ме-едленно текут секунды. Пашанин прибежал заспанный, щетина черная небритая. - Выводи машину. На выезд. А там - втроем перекладывают на палатку. Двое понесли сюда. А Чернейкин, сзади, еще что-то несет. Сильно в стороне держит, чтоб не измазаться. Да - не ногу ли несет отдельно?.. От колена нога, в ботинке, обмотка оборванная расхлестнулась. Несут, тяжко ступая. К ним вподмогу бегут Галкин, Кропачев. И Митька за ними: тянет паренька глянуть близко на кровь. И - тутошний малец за ним же, неуема. Про Галкина мне кто-то: - Да он чуть замешкался. И он бы там был, его линия - тоже. А Андреяшин, значит, сам вырвался, птицей. Вот - и отлучился в Орле... Посетил... Без ноги молодому жить. И отца-матери нет... Подносят, слышно, как стонет: - Ребята, поправьте мне ногу правую... Ту самую. Обинтовка с ватой еле держит кровь на культе. Чернейкин еще прикладывает бинта. Лундышев: - Он и еще ранен. Вон - пятна на боку, на груди. Осколками. Вот и отлучился... Лицо смугленыша еще куда темней, чем всегда. - Ребята, - просит, - ногу поправьте... Оторванную... Неровное, мягкое, больное - трудно и поднять ровно. И в кузов трудно. Капает кровь - на землю, на откинутый задний борт. - Да и... - киваю на ногу, - ее возьмите! Кто знает, врачам понадобится. Взяли. - Теперь, Пашанин: и скоро, и мягко! По тем ухабам как раз. Да Пашанин деликатный, он повезет - как себя самого раненого. И двое в кузове с Андреяшиным. Закрыли борт - покатила машина. Хоть и выживет? - ушел от нас. А к Орлу его - прямо и идем, прямехонько в лоб. Хмуро расходились. Да, вспомнил: уголовно отвечать. А Дугина - служба томит: - Таащ старштенант! Так трэба сращивать? Як будэмо? И линейные - сидят на старте, готовые. Со страхом. Тот же и Галкин, по случайности уцелевший. А там - по нашим танкам бьют. Кого беречь? Там - беречь? Здесь - беречь? - По-до-ждите, - цежу. - Маленько еще подождем. И - как чувствовал! Выстрелы почти не слышны, и от шума, и от зноя- а всей толчеей! - полтора десятка ста-пяти-миллиметровых - опять же сюда! где Андреяшина пристигло, и еще поближе - черные взметы на склоне! Одну избу - в дым. С другой - крышу срезало. - Не говорите им там, в подвале. Вот так бы и накрыли, когда тело брали. Митька - снизу, от Дугина, ко мне с посланием: - И предупредитель перебило! - так кричит, будто рад. Так и тем более, извременим. Как дедушка мой говорил: "Та хай им грець!" Одно к одному. За всю армию - не мне отвечать. Да и командующий не ответит. А на мне - вот эти шестьдесят голов. Как Овсянников говорит: "Надо нам людей берегти, ой берегти". Еще сождем. Курю бессмысленно, только еще дурней на душе. И - какое-то отупение переполняющее, мозг как будто сошел с рельсов, самого простого не сообразишь. Прошло минут двадцать, больше налета нет. Теперь послал Галкина и Кропачева - чинить. Раз перебиты все сразу - так тут и порывы, при станции, на виду. На боках у них по телефону - прозванивать, проверять. А к телефонам нижним - меня опять звали. Комбатам соседним объяснил: посты перебиты. Толочков считает: 415ю подавили, не проявляется. А налета - так больше и нет. Починили. Где и кровь Андреяшина. Вернулись. Ну, молодцы ребята. Только звуки немецких орудий - все те ж нечеткие. Шпарит солнце- сил нет. Облака кучевые появились, но - не стянутся они. Ботнев сменил меня на центральной. Вернулся Овсянников. Умучился до поту, гимнастерка в темных, мокрых пятнах. Про Андреяшина уже по проводу знал. На возврате и он попал под налет. Перележал на ровнинке, ничем не загородишься. Предупредителю, хоть и за камнями теперь, - тяжело, головы не высунешь. И у самого - пилотку потную снял - голова взвихрена, клоки неулежные, дыбятся. А порядливо так рассказывает обо всем, с володимирским своим оканьем. - Иди, Витя, поспи. Пошел.

Егор: А текут часы - и ото всего стука, грюка, от ералаша, дерганий твое сверхсильное напряжение начинает погружаться в тупость. Какой-то нагар души, распухшая голова - и от бессонницы, и от взрыва не прошло, голову клонит, глаза воспалены. Как будто отдельные части мозга и души - разорвались, сдвинулись и никак не станут на место. А к ночи надо голову особенно свежую. Теперь пошел спать и я, в избу. На кровати - грязное лоскутное одеяло, и подушка не чище. И мухи. Положил голову - и нет меня. Вмертвь. Долго спал? Солнце перешло сильно на другой бок. Спадает. Ходом - к станции. А тут - Пашанин с котелком, после обеда. Вернулись? Он - соболезным, траурным голосом, как сам виноват: - В медсанбате сразу и умер. Изрешеченный весь. Вот - так. Так. Спускаюсь к прибору, о работе узнать. Все наши - угнетены. Уже другая смена за всеми столами. И бабы не галдят: покойник в доме. - На 415ю нет похожей? Кончиц от планшета: - Нету такой. За это время, оказывается, наши дважды крупно бомбили немецкий передний край, и особенно - Моховое. А я ничего не слышал. И порывы были там-сям, бегали чинить. А Овсянников где? На правые посты ушел. Неутомный. Что-то и дергать нас перестали. Но отупенье - не проходит. Вот так бы не трогали еще чуть, в себе уравновеситься. И до темноты. И обедать не стал, совсем есть не хочется. А от Боева звонили, напоминали: в двадцать ноль-ноль ждет сорок второго. Вот еще... Да тут километр с малым, можно и сходить. Да уже скоро и седьмой час... Как-то и стрельба вся вялая стала. Все сморились. Не продвигаемся. И самолетов ни наших, ни их. Сел под дерево, может запишу что в дневник? От вчерашних цыган - не добавил ни строчки. А мысли не движутся, завязли. И - сил нет карандашом водить. За эти четыре дня? Не приспособлен человек столько вместить. В какой день что было? Перемешалось. Вернулся Овсянников, рядышком на траву опустился. Помолчали. Об Андреяшине. Молчим. - А когда Романюк себе палец подстрелил, это в какой день было? - Дурак, думал его так легко спишут. Теперь трибунал. - Колесниченко хитрей, еще до наступления загодя сбежал. - И пока с концами. Пошли вниз к ручью, обмылись до пояса. Ну, к вечеру. Солнце заваливает за наши верхние избы, за гребень, скоро и за немцев. Наших всех наблюдателей сейчас слепит. Полвосьмого. Часа через полтора уже начнется работа настоящая. А что - полвосьмого? Что-то я должен был в восемь? Ах, Боев звал. Пойти, не пойти? Не начальник он мне, но сосед хороший. - Ну, Ботнев, дежурь пока. Я - на часок. А голова еще дурноватая. Дорога простая: идти по их проводу. (Только на пересеченьях проводов не сбиться.) Перенырнул лощинку, на ту возвышенную ровную улицу. В ней - домов с десяток, и уцелели, все снаряды обминули ее. И по вечеру, понадеясь, там и здесь мелькают жители, справляют хозяйственные дела, у когож и животина есть. А дальше - хлебное польце, картофельное. И склон опять - и в кустах стоит боевская дивизионная штабная машина, ЗИС, с самодельно обшитым, крытым кузовом. Видно, прикатил сюда травной целиной, без дороги. У машины - комбат Мягков и комиссар дивизиона, стоят курят. - А комдив здесь? - Здесь. - Что это он меня? - А поднимайся, увидишь. Да и им пора. По приставной лесенке влезаем внутрь, через невысокую фанерную дверцу. С делового серединного стола, привинченного, сняты планшет, карты, бумаги, все это где-то по углам. А по столу простелены два полотенца вышитых - под вид скатерти, и стоит белая бутыль неформенная, раскрыты консервы - американские колбасные и наши рыбные, хлеб нарезан, печенье на тарелке. И - стаканы, кружки разномастные. У Боева на груди слева - два Красных Знамени, редко такое встретишь, справа - Отечественная, Красная Звезда, а медалек разных он не носит. Голова у него какая-то некруглая, как бы чуть стесанная по бокам, отчего еще добавляется твердости к подбородку и лбу. И - охватистое сильное пожатие, радостно такую и пожать. - Пришел, Саша? Хорошо. Тебя ждали. - А что за праздник? Орла еще не взяли. - Да понимаешь, день рождения, тридцать без одного. А этот один - еще как пройдет, нельзя откладывать. Комбат 4й Прощенков и ростом пониже, и не похож на Боева, а и похож: такая ж неотгибная крепость и в подбородочной кости и в плечах. Мужлатый. И - простота. Да - кто у нас тут душой не прост? До войны протирался я не средь таких. Спасибо войне, узнал - и принят ими. А Мягков - совсем иной, ласковый. При Боеве - как сынок. Тут все фамилии - как влеплены, бывает же. А комбат 6й - за всех остался на наблюдательном. И душа моя грузнеет устойчиво: тут. Хорошо, что пришел. К боковым бортам привинчены две скамьи. На них и спят, а сейчас как раз вшестером садимся - еще начальник штаба, капитан. Пилоток не снимая. Пыльные мы все, кто и от пота не высох. Боев меня по имени, а я его - "таащ майор", хотя моложе его только на четыре года. Но через эту армейщину не могу переступить, да и не хочу. - Таащ майор! Если тосты не расписаны - можно мне? Не когда шел сюда, а вот - при пожатьях, при этом неожиданном застольи на перекладных, и правда, кто куда дойдет, где будет через год, вот и Андреяшин мечтал, - рассвободилось что-то во мне от целого дня одурения. Никакие мы с Боевым не близкие - а друзья ведь! все мы тут - в содружестве. - Павел Афанасьевич! Два года войны - счастлив я встречать таких, как вы! Да таких - и не каждый день встретишь. Я с восхищением смотрю на его постоянную выпрямку и в его лицо: откуда такая самозабывчивая железность, когда сама жизнь будто не дорога? Когда всякую минуту вся хватка его - боецкая. - И как вам такая фамилия выпала? - лучше не припечатаешь. Вы - как будто вжились в войну. Вы - как будто счастье в ней открыли. И еще сегодня, вот, вижу, как вы по той колокольне били... Рядом с тем хутором, где мы с Овсянниковым из-за колокольни голов поднять не могли, так и вижу: под тем же прострелом зажгли, догадальщики, ловкачи, рядок дымовых шашек. Заколыхалась сплошная серая завеса, но не надолго же! - выехал Боев сам с одной пушкой на прямую наводку. Оборотистый расчет, надо ж успеть: из походного положения - в боевое, зарядили, - успеть развидеть верхушку колокольни в первом же рассее, и бах! перезарядили, и второй раз - бах! Сшиб! И - скорей, скорей опять в походное, трактор цеплять - и уехали. И немцы грянули налетом по тому месту - а опоздали. И - прикончился их наблюдательный. - ...Для вас война - само бытие, будто вы вне боев и не существуете. Так - дожить вам насквозь черезо всю... Боев с удивлением слушает, как сам бы о себе того не знал. Встали. Бряк-бряк стеклянно-железным, чем попало. И - все занялись, подзажглись. А водка после такого дня - о-о-ой, берегись! Какие яркие, мохнатые дни! И - куда все несется? Большое наступление! Да за всю войну у нас таких - на одной руке пересчитать. Крылатое чувство. Доверху мы переполнены, уже через край. А нам - еще подливают. И опять встаем-чокаемся, конечно же - за Победу! Мягков: - Когда война кончится - то сердце закатывается, представить. Ну, и потекла беседа вразнобой, вперебив. Боев: - Затронули нас, пусть пожалеют. Дадим жару. Начальник штаба: - Нажарим им пятки. Комиссар: - Эренбург пишет: немцы с ужасом думают, что ожидает их зимой. Пусть подумают, что ожидает их в августе. Все с азартом, а - без ненависти, то - газетное. - Попробуешь с немцами по-немецки, а они переходят на русский. Здорово изучили за два года. - А вот: поймут ли нас, когда мы вернемся? Или нас уже никто не поймет? - Но и представить, сколько еще России у них. Чудовищно. - Почему Второго Фронта не открывают, сволочи? - Потому что - шкуры, за наш счет отсиживаются. - Ну все ж таки в Италии наступают. Комиссар: - Капиталистическая Америка не хочет быстрого конца войны, прекратятся их барыши. Я ему вперекос: - Но что-то и мы слишком отклоняемся. От интернационализма. Он: - Почему? Роспуск 3го Интернационала - это совершенно правильно. - Ну, разве как маскировка, тактический ход. - И отклоняю: - Не-нет! Мне больше нельзя, у меня сейчас самая работа начнется. Прощенков рассказывает сегодняшний случай из стрельбы. Считает, что 423ю сокрушил: от того места - ни выстрела больше. - А может она откочевала? Да, вот еще про кочующие орудия. Как у немцев - не знаем, а нашему иному прикажут кочевать с орудием - так он, дурья голова, по лени с одного места бьет и бьет, пока его не расколпачут. Да мало ли глупостей? А как стреляют наобум, чтобы только расходом снарядов отчитаться? Бывает... Прощенков: - К вечеру хорошо вкопались. Хоть бы эту ночь не передвигали. Через оконца кузова уже мало света, зажгли аккумуляторную лампочку под потолком. - А славная у нас штабная халабуда? - озирается Боев. - Как бы ее, старуху, в Германию дотянуть? Стали перебирать, кто и сам не дотянул. Одного. Второго. Третьего. А четвертого засудили в штрафбат, там и убили. Бывал я в компаниях поразвитей - а чище сердцем не бывало. Хорошо мне с ними. - Да-а-а, и еще друг друга как вспомним... Явственно раздался гнусный хрип шестиствольного миномета. Завыли мины - и в частобой шести разрывов, в толкотню. - Ну, спасибо, братцы, и простите. Мне пора. И правда, снаружи уже сумерки. До темноты дойти, не сбиться. Линии наши все целы. Емельянов с предупредителя: - Вот теперь вкопаемся, как надо. Правда, немец ракеты часто бросает. Они и нам, в Выселки, отсвечивают то красным, то бело-золотистым, долгие. Шестиствольный записали, но не так четко, минометы всегда трудно записывать. А вот пушка была, наверно семидесяти-пяти, одиночный выстрел, цель 428, - сразу хорошо взяли, в точечку. Прибор - в порядке, все стрелки в норме. И ленты новый рулон заправлен. И чернила подлиты в желобочки под капилляры. И смена - выспалась, бодрая. Три маловольтных лампочки освещают всю нашу переднюю часть погреба. Белеют бумаги, посверкивает блестящий металл. Двое дежурных линейных с телефонами на ремнях, с запасными мотками кабеля, фонариками, кусачками, изоляционной лентой - тоже тут. Вот кому ночью горькая доля: по одному концу придешь к разрыву, а найдешь ли второй, оторванный? А в глуби погреба - темнота, дети спят, бабы тоже располагаются, лиц не видно. Но слышу по голосу - там батарейный мой политрук. Где примостился - не вижу, а разъясняет певуче, смачно: - ...Да, товарищи, вот и церковь разрешили. Против Бога советская власть ничего не имеет. Теперь дайте только родину освободить. Недоверчивый голос: - Неуж и до Берлина дотараните? - А как же? И там все побьем. И - что немец у нас разрушил, все восстановим. И засверкает наша страна - лучше прежнего. После войны хоро-ошая жизнь начнется, товарищи колхозники, какой мы еще и не видели. Пошла лента. Это - предупредитель услышал. А вот и посты: пишут. И до нас донеслось: закатистый выстрел. Ну, сейчас поработаем!

АЗК: Прочел. Художественное описание работы звукометрической батареи. Никакого ноу-хау нет. Я согласен с Вами, что теоретически это можно сделать, но в звукометрической разведке все заточено под вскрытие артиллерийских целей и никакого звука двигателей танков, машин, самолетов такая аппаратура не засечет.

АЗК: Последний звукометрический комплекс РАЗК(Положение-2): Тынц

Лемзяк : Лемзяк пишет: ведя разведку и подслушивание Может просто к немецкому телефонному проводу между Пархачом и Крыстынополем подключились и подслушивали.?

АЗК: Навряд ли. 1. Сомневаюсь что частях РККА до дивизии включительно были такие специалисты. 2. "ведя разведку и подслушивание в направлннии Пархач Крыстынополь" - скорее всего просто слушали "природу" без технических устройств. 3. Немцы при ведении наступательных операций, между отдельными частями практически всегда пользовались радиосвязью. Проводная связь использовалась внутри подразделений, например на ночевках. У них в Уставе было записано, что прокладывать проводные линии связи только там, где невозможна деятельность противника.

Karan: Не совсем разведка, но и не Красная Армия: 10-я дивизия НКВД. 4 страницы из ОБД, места в тексте хорошо известные.

zampolit: Karan пишет: Не совсем разведка, но и не Красная Армия: 10-я дивизия НКВД. 4 страницы из ОБД, места в тексте хорошо известные. Я думаю что в обычных дивзиях было аналогично

АЗК: zampolit пишет: Я думаю что в обычных дивзиях было аналогично Это в первые дни войны. Однажды слышал от одесских старожилов, которые воевали, что когда из одессы эвакуировали войска в Севастополь, там четко соблюдали выходные дни.

Karan: АЗК пишет: Это в первые дни войны. АЗК пишет: когда из одессы эвакуировали войска в Севастополь Не находите, что это(2-е) далеко не 1-е? Бесприменительно к истинности вспоминавших.

Karan: Karan пишет: 10-я дивизия НКВД. Еще немного о ней. ДОвоенной. Источник -все тот же "кубометр знаний".

АЗК:

АЗК: Вот что удалось найти на просторах интернета. Искал данные о немецкой радиоразведке а нашел о нашей. 1939 г. По результатам радиоперехватов 394-го ОРД ОСНАЗ (после очередного усовершенствования системы радиоразведки часть переименована в 394-й отдельный радиодивизион особого назначения) в августе «выявлены расположенные вдоль польской границы штабы армий, корпусов и дивизий 3-й, 4-й. 8-й. 10-й, 14-й армий вермахта… отслеживается активная работа радиостанций 1-го и 4-го воздушных флотов». Результаты наблюдения дивизиона за активностью германских частей стали последним подтверждением того, что война в Европе начинается. 1 сентября германские войска входят в Польшу. После этого радиоразведка стала фигурировать в разведсводках, которые штаб округа рассылал в части – до того в них даже не упоминался такой источник данных. С осени 39-го дивизион дислоцируется во Львове и завоевывает все больший авторитет как источник ценных разведданных. При том приходится решать много организационных проблем. 1941 г. Весной дивизион недокомплектован ни кадрами, ни техникой (некоторых положенных по штату видов аппаратуры не было вообще). К тому же – трудности со связью между подразделениями дивизиона и со штабом округа (для условий военных действий имеющаяся система связи явно не годилась)… Тем не менее дивизион умудряется качественно выполнять задания. Всю весну он дает данные о германских войсках, которые накапливаются в Польше. Об интенсивном строительстве и ремонте дорог, железнодорожных мостов, оборудовании платформ под прием войск и техники, о прокладке телефонных линий. О маршрутах полетов самолетов-разведчиков и тренировочных полетов бомбардировщиков, о местах базирования немецкой авиации. А с мая 394-й дивизион ОСНАЗ выявляет перемещение германских войск к советской границе, определяет номера воинских частей… Это – к вопросу о том, насколько советское руководство было осведомлено о планах рейха. Очевидно, что уже этих данных, добытых 394-м радиодивизионом, было достаточно, чтобы уяснить не только стратегические планы Германии, но и тактические. То есть понять, что война уже за порогом, и представить, с какими силами противника придется столкнуться в первую очередь. 22 июня 41-го. Начальник Генштаба Жуков вспоминал, что к исходу дня Генштаб не смог получить от штабов фронтов, армий и ВВС точных данных о наших войсках и противнике. Такая же неясность в том, какие же силы наступают и где именно, продолжалась и в следующие недели. А фактически единственным источником, который мог бы давать эту информацию быстро и точно, оказалась радиоразведка. Но – слишком мало она знала о том, как организована система радиосвязи противника. Потому что слишком поздно была нацелена на наблюдение за Германией как за реальным вероятным противником. И даже в этой ситуации 394-му ОСНАЗу удавалось добывать нужные сведения. Сработал и опыт наблюдения за действиями фашистских войск при захвате Польши, и усиленная учеба и сверхнормативная самоподготовка, которую инициировали в довоенные годы в самом дивизионе. Так, с 23 по 26 июня разведчики дивизиона выявили наступление 1-й танковой группы Клейста из 3-х дивизий.

АЗК: АЗК пишет: С осени 39-го дивизион дислоцируется во Львове и завоевывает все больший авторитет как источник ценных разведданных. Управление, приемный центр, оперативное отделение и все службы радиодивизиона расположились неподалеку от Львова, в селе Збойск. Были определены и места размещения радиопеленгаторных пунктов: № 1 – Владимир-Волынский № 2 – Рава-Русская № 3 – Самбор № 4 – Ворохта. Пеленгаторные пукты маскировались под "отделения связи". В соответствии с директивой Разведывательного управления штаба РККА на территории Киевского Особого военного округа в городе Галич началось формирование нового 561-го радиодивизиона. В соответствии с указаниями из состава 394-го в 561-й радиодивизион в полном состве был передан располагавшийся в Ворохте радиопеленгаторный пункт №4. Также были переданы 9 автомашин ГАЗ-АА и откомандированы 7 человек командного и 18 человек младшего командного и рядового состава. Кроме того при начале войны на базе 394 радиодивизиона д.б. начать формирование новый 313-й радиодивизион. пс. не нашел на карте село Збойск. Как сейчас называется? Точно помню что на форуме это название упоминалось.

scharm: АЗК пишет: пс. не нашел на карте село Збойск. Как сейчас называется? Точно помню что на форуме это название упоминалось. Теперь это северо-восточная окраина Львова.

Karan: АЗК пишет: Точно помню что на форуме это название упоминалось. Разумеется - в ветке "Опознано -танки непосредственно во ЛЬвове" этот эпизод разобран: местонахождение Т-34 и Т-28 №261.

Oleh Nemchinov: Збоїська уже с годов 50-60-х часть Львова. Если не подводит склероз, то пана полковник рассказывал, что "радисты" там были и после войны

АЗК: Oleh Nemchinov пишет: Збоїська уже с годов 50-60-х часть Львова. Если не подводит склероз, то пана полковник рассказывал, что "радисты" там были и после войны Очень интересно! А что еще рассказывали? Мне интересно а сколько в КОВО было подобных дивизионов перед войной? 394-й нашли, был еще 561 получивший наименование Горлицкий, но о нем вообще ничего пока не известно и по мобплану д.б. сформирован 313-й.

Oleh Nemchinov: АЗК прошу питати протце пана полковника

АЗК: Схемы связи Верховного командования сухопутных войск Вермахта в 1941 году. http://www.wwii-photos-maps.com/miscellaneoussituationmaps/OKH%20Communication%20Nets/index.html

zampolit: АЗК пишет: Схемы связи Верховного командования сухопутных войск Вермахта в 1941 году. А как насчет того, что бі разобараться в схеме связи 4 АК Вермахта?

АЗК: zampolit пишет: А как насчет того, что бі разобараться в схеме связи 4 АК Вермахта? Давай попробуем...

полная версия страницы